Актерская группа крови

Не дожив несколько месяцев до 70, ушел Валерий Марфунин — человек вольного актерского полета. Настолько вольного, что не озаботился обзавестись квартирой, обитал на съемных или у многочисленных жен и (поскольку периодически становился условно большим начальником) секретарш. Не готовился к старости и не выглядел стариком.

Фото: Алексей Меринов

Умирал тяжело: врачи и он сам понимали, какой недуг его гложет, но госпитализация откладывалась, вопиющий непрофессионализм служил причиной бесконечных медицинских ошибок, направление в больницу не удавалось выколотить два месяца, а был на счету каждый миг. В последние часы — полного одиночества — сидел в кресле (лежать было мучительно), не вызывал «скорую»: не хватало сил доковылять до двери и впустить неотложную бригаду. Дополз до окна и бросил ключ приехавшему брату.

Не тапер

Мы вступали в жизнь головокружительно весело. Грезили о легко достижимых райских плодах. В подмосковной Пахре ярким цветом многожанровой поросли колосилось совещание столичной творческой молодежи (пусть не смутит казенное поименование мероприятия, оно буйствовало напропалую). Доминировали театральный художник (будущий лауреат Госпремии) Витя Вольский, бесспорная звезда Театра Маяковского Саша Мартынов (блестяще сыгранную им роль в «Кошке на раскаленной крыше» расхваливали на все лады газеты), семинар поэзии вел признанный мэтр Саша Аронов, приехал напечатавший первую повесть в журнале «Юность» Вениамин Смехов, смешил анекдотами ведавший юмором в «Московском комсомольце» Володя Альбинин, читал свои опусы начинающий литературовед Сергей Смоляницкий, наведывался из соседнего писательского поселка с красавицей женой Юрий Нагибин… Формирующейся в обольстительно тепличных условиях интеллектуальной элите демонстрировали запрещенные для широкого показа фильмы: «Бал вампиров» и «Дитя Розмари» Поланского, «Птицы» Хичкока… Но главное начиналось в ночи: хождения из номера в номер, братания скульпторов и киношников, искусствоведов и музыкантов…

Мы в переполненной задымленной комнате, Валера с семиструнной подругой, исполняемые им песни завораживают, слова (автор Константин Беляев) цепляют отнюдь не бравурным пафосом агитки:

«Клавочка, вам водочки
    или помидорчиков?
Клавочка, позвольте вас
    на разговорчик!»
Как сомы под сваями,
    вкруг твоей юбчонки,
Крутятся и вертятся
    лысые мальчонки…

Вдруг по-хозяйски уверенно и запросто входит пышнотелый комсомольский вождь — заведующий отделом культуры ЦК ВЛКСМ — Валерий Сухорадо, окруженный пресмыкающейся свитой, — начальник, устроитель и повелитель разгульных валтасаровых бдений.

Валера Марфунин — вместо того чтобы наддать, расшаркаться, приветствовать высоких гостей тушем в их честь — отложил гитару.

— Продолжайте, — разрешил Сухорадо, польщенный тем, что его явление заставило разношерстную шатию-братию благоговейно умолкнуть.

Валера гитару не взял. И скучающе отвернулся. Повисла тишина.

— Продолжайте, продолжайте, — уже несколько неуверенно повторил Сухорадо. — Пойте!

— Не хочу, — сказал Валера.

Не привыкший к отказам, тем паче исходящим от явной рабской челяди, руководитель растерянно промямлил:

— А почему?

Ответ хлестанул окончательным диссонансом:

— Я не тапер…

На столе стояла водка. Никто пришедшим не налил и благодарственный панегирик не возгласил.

— Не тапер? — пробормотал вовсе раздавленный Сухорадо. И, по-бычьи качнув головой, ретировался. За ним униженно поплелись-потянулись прихлебайствующие сопровождавшие.

Я часто мысленно возвращаюсь к тому эпизоду. В визите Сухорадо не было надменности и высокомерия, он, будто Мороз-воевода (дело и впрямь происходило снежным предзимьем), обходил дозором свои владения, возможно, искренне любуясь богатством доставшейся ему сокровищницы, несметностью талантов, которым покровительствовал, которые окормлял (на государственные пожертвования). Он, конечно, вправе был рассчитывать на более теплый и уважительный прием. Но толкую не о его законной обиде. А о вставшем поперек барственному бонзе характере, с которым никак не ожидал столкнуться простодушный вожак. Характере неподатливом, не гуттаперчевом, не услужливом. Не стереотипном, а индивидуальной огранки, до щепетильности независимом. Невольно навевающем думу о дорогах, которые выбираем.

Что стоило Валере как бы в забытьи соловьино зайтись верноподданнической сладкоголосой арией, влиться в когорту трубадуров эпохи? Сухорадо — после комсомольского трамплина — взял следующую номенклатурную высоту: возглавил фирму «Мелодия». Подружись с ним Марфунин, угоди боссу, ублажи его, глядишь, тот соблаговолит выпустить виниловый диск. Да не единственный! Мир узнал бы еще одного придворного подпевалу. Угодливого и удачливого. И — состоялась золотая судьба!

В Валере зашкаливали гордость, достоинство. В таких пропорциях эти черты мало в ком встречаются.

Ушанка

Анастасия Ефремова называет Валерия своей первой трепетной любовью. Любовь и верно была красивая. Они светились внутренним светом, порхали, не касаясь земли. (Валера после разрыва сник, потускнел.) Однако: бывает ли — даже в самые, кажется, идиллические периоды — полная безоблачность?

Перевозили нехитрый скарб Валеры к Насте. Ее мама, Ирина Мазурук, дочь прославленного полярного летчика, Героя Советского Союза Ильи Мазурука (и падчерица столь же известного классика отечественной словесности и тоже Героя Соцтруда Вадима Кожевникова), категорически не видела в Валере потенциального зятя и жениха дочери. В прозрачном полиэтиленовом пакете, который я и Валера втащили в прихожую, лежала, поверх прочих вещей, меховая ушанка. Скептически наблюдавшая нашу мельтешню Ирина Ильинична язвительно комментировала:

— Валера рассчитывает продержаться здесь до зимы?

Валера не остался в долгу. Когда я, мучимый жаждой (накануне, укладывая багаж, мы, естественно, злоупотребили), попросил Ирину Ильиничну о стакане воды и получил его, Валера отыгрался:

— Пей смело, в этом доме ничего, кроме яда, не пьют.

Незадолго до того Ирина Ильинична пыталась свести счеты с жизнью и наглоталась отравы.

И опять: что стоило ему — ради возлюбленной и общей карамельной доли — пролебезить, распластаться перед гипотетической тещенькой, подольститься к ней? Нет… Собственная мужская правда была дороже.

Цыганский хор

При такой неуступчивости актерские потенции реализуются туго. Валерий директорствовал в санаториях, администраторствовал в учреждениях и конторах, преуспел (ненадолго) в бизнесе: помогло природное обаяние, партнеры таяли, потом вылезли противоречия. И ни на минуту не переставал быть самим собою — Комедиантом. (Для этого необязательны подмостки.) Коль в крови лицедейство, от него не избавиться. Этюд обмочившегося пьяницы Валера воплотил задолго до Анатолия Петренко, который дебютировал этой миниатюрой в телепередаче «Вокруг смеха». Сценку утренней переклички внутренних органов человека («Что дают? Манную кашку? Отлично. Атас!!! Пошла водка!») исполнял под дружный хохот зрителей еще в Пахре…

На 60-летии Алексея Гончарова, сына Андрея Александровича Гончарова, устроил фейерверк сюрпризов. Привез Володю Ильина, триумфально снимающегося то у Никиты Михалкова, то у Карена Шахназарова, а после съемок надолго замыкающегося в загородном уединении, подсуропил прибытие цыганского хора, во главе которого сам же солировал — с неизменной гитарой. Правда, воспринимался уже не роскошным Паратовым, а подизносившимся Несчастливцевым. Что не мешало задорно кричать: «Чавелла» — и расшевеливать собравшихся витиеватыми тостами. Тамадил не скоморошествующе, а умудренно.

Есть песня в его репертуаре, которая точно рисует портрет Валеры. Этот монолог под аккомпанемент струн теперь будет сопровождать меня — эпитафией. Привожу текст не полностью и не в авторской (Леонида Семакова) транскрипции, а как запомнилось в трактовке Валеры, приношу извинения за небольшие искажения. Кто вообще поручится за каноническую подлинность пущенного в обращение первоисточника?

Я вчера отдал свой кошелек
Пьянице-калеке на Таганке:
Пусть еще немного поживет,
Маясь от полбанки до полбанки.
Я с тобой брататься не хотел,
Да, как видно, все же побратался.
За одной мы стойкой в духоте,
Ты про фронт — и я опять наж(б)рался.
Имя Рокоссовского свистит
На меня ленивым рикошетом.
Помогаю душу отвести
Маршалу с проп(б)итым партбилетом.

Кто-то виноват, что ты такой,
Да ведь нет такого адвоката,
Чтобы защитил он твой покой —
Разве что — на столько-то туда-то.

Такими именами хрипнул зал,
Что я согнулся, вытрезвел и вышел.
Тебе — стакан за то, что ты сказал,
А мне пять лет за то, что я услышал.

Не гневайся, беззубый старшина,
Я оценил твои пивные речи.
Ты врешь, что мое дело — сторона…
Ну, Бог с тобой. В четверг аванс. До встречи.

Истoчник: Mk.ru