«Лучше смерть, чем сапог американский»: почему Кураев не жалеет сана

«Изучив поступившее от протодиакона Андрея Кураева ходатайство о пересмотре дела № 50-54-2020, епархиальный церковный суд города Москвы не нашел причин для такового пересмотра». Впрочем, последняя точка в деле об «извержении» мятежного протодиакона из сана все еще не поставлена. Решение от 4 марта должен утвердить патриарх, а до этого Кураев может обратиться с апелляцией в Высший общецерковный суд.

Но в конечном исходе сомнений нет ни у кого, включая и самого «подсудимого».

Фото: Наталья Черных

«Стоишь вот на пороге, думаешь, плакать или радоваться разлуке, и тут из прежнего мирка доносится вот это», — написал Кураев в своем блоге после последнего заседания епархиального суда. «Вот это» — приведенные им слова митрополита Красноярского и Ачинского Пантелеимона. И впрямь, мягко говоря, неординарные. Не всякий большевистский комиссар подписался бы под такой речью. А тут — православной архиерей, призванный, по идее, сеять доброе и вечное, проповедовать христианскую любовь и всепрощение. Впрочем, судите сами.

«Наши милые подростки, иначе не скажешь, настроены антигосударственно, антиисторически, штрейкбрехерски и, более того, скажу по-русски, предательски, — сетует владыка Пантелеимон. — 14–15 лет человеку, милое дитя. Я недавно услышал рассказ, как в одной школе прошла встреча с генералом, дети начали задавать вопросы не о том, как и почему что-то случилось, а в духе осуждения всего в стране…

Лучше смерть, чем сапог американский и страх. Полуголод, а то и голод — но чтобы правда. Они не видят ничего опасного, а видят опасность в том, что государство само себя защищает в лице законов, президента, губернатора и специальных силовых структур».

Кураев называет высказывание, обогатившее церковную риторику термином «дети-предатели», «обезболивающим» — для себя: «Хочу ли я быть в рядах «смиренных послушников» вот у этого? Хочу ли я, подобно Худиеву, апологетировать любые издаваемые ими звуки? Нет, не хочу… И понимаешь: слава Богу за всё! А вот это цитированное — не от моего имени, пожалуйста. И хорошо бы — не от имени Христа».

Кураев ясно дает понять, что с «прежним мирком», священнической корпорацией, расстается без особого сожаления. И, зная его биографию, это вряд ли можно назвать позой, хорошей миной при плохой, проигранной игре. Вставая перед выбором — чинопочитание или свобода мысли и слова — он всегда выбирал последнее.

Вот, к примеру, что говорил отец Андрей автору этих строк о причинах своего ухода из патриархии в 1990-х — с должности референта Алексия II: «Понял, что это все-таки не мое… Я искренне любил патриарха и защищал его. Но получалось, что я должен профессионально врать. Такая ситуация меня по определению не устраивала. Были и другие аргументы. Накопилось много своих мыслей, текстов… Мне стало просто тесно в рамках официальной должности».

Та наша беседа состоялась девять лет назад, в 2012 году, когда Андрей Кураев кардинально разошелся с начальством во взглядах на известную акцию «Пусси Райот» в Храме Христа Спасителя. И незадолго до его увольнения из Московской православной духовной академии — «за эпатажные высказывания в Интернете и масс-медиа».

Послушнее за эти годы Кураев, как видим, не стал. В другом нашем интервью он так объяснял свою неугомонность:

«Что такое церковь? Мы раз за разом видим, как это понятие отождествляется с узким кругом высших церковных чиновников… Отождествлять мнение церкви и мнение патриарха – это, простите, больше, чем папизм… Как говорит один мой знакомый католик, «опасайтесь несертифицированного папизма!». А у нас сегодня этот несертифицированный папизм цветет и пахнет. И я считаю, что это мое церковное послушание, послушание Церкви Христовой — пищать, что я с этим не согласен. На такую мутацию моей родной церкви я не подписывался, принимая в ней крещение».

О том, в какой мере слова и поступки Кураева соответствуют православным канонам, судить «снаружи» трудно. Это их, как говорится, внутренние, церковные «разборки». От государства церковь сто лет с лишним как отделена.

Заместитель председателя московского епархиального суда протоиерей Владислав Цыпин сравнивает церковную юстицию со служебной проверкой в мирской организации: «Она распространяется на отношения, которые возникают только в связи с добровольным занятием человеком должности в той или иной организации и его согласия на подобную проверку. Альтернатива всегда существует: разорвать связь с этой организацией и ни в каких проверках не участвовать».

Что тут скажешь? Все верно: церковь — дело добровольное. Никто не заставляет тебя надевать рясу, но уж коли надел, коли вступил в корпорацию, то будь добр, подчиняйся ее законам и правилам, сколь бы нелепыми и несправедливыми они тебе не казались. Или уходи.

Но есть одно «но». Многое, слишком многое указывает на то, что, вопреки официальным декларациям, церковь и государство не так уж далеки сегодня друг от друга. Более того, складывается отчетливое ощущение, что РПЦ — часть одной общей «вертикали». Ее духовно-идеологическая ветвь.

Об этом говорят и заявления иерархов РПЦ, касающиеся текущей политической ситуации. Не все они столь зажигательны, как процитированные слова митрополита Пантелеимона, но многие — да, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что большинство, — выдержаны в том же духе. В духе полной солидарности с властью.

Об этом говорит и сам суд над Кураевым, до боли напоминающий светские суды по политическим делам. Инаковерующих в России судят по той же модели, что инакомыслящих.

«Был очевидный контраст между вполне доброжелательным ходом общения, составлением протокола суда — и итоговым приговором, — рассказывает Кураев о рассмотрении его апелляции. — Это, плюс очень маленький зазор времени между подписанием протокола и объявлением приговора, показывает, что решение было принято не судом и заранее. И любые мои слова ничего не значили. Суд — не место для дискуссий».

Для сравнения: московские суды рассмотрели 2,2 тысячи административных дел в отношении участников недавних протестов и не вынесли ни одного оправдательного приговора. Ни одного!

Такое сходство «епархий» заставляет видеть в действиях Кураева больше, чем бунт против патриарха и патриархии. А в его беспощадной характеристике церковного аппарата, — не только церковный аппарат: «Тут диагноз требует латыни: ohuentus banalis. Упоение властью, деньгами, безнаказанностью, подмена реальности риторикой и отчетами…

Еще несколько лет назад я спрашивал людей, близких к патриарху: «Скажите, а остался еще в его окружении человек, который может сказать три страшных слова: нет, Ваше Святейшество?» Мне ответили: «Нет, таких людей уже не осталось». Но система без дискуссии и без обратной связи — это, мягко говоря, рискованный проект».

Болезнь у обеих «систем» одна и та же. Один из главных ее симптомов — абсолютная непереносимость тех, кто смеет перечить «святейшествам».

Истoчник: Mk.ru