В гостях у «друговрага»: зачем Путин принял Эрдогана

И друг, и враг, и так — эта исковерканная цитата из Высоцкого лучше всего описывает, кем для России является политик, ради которого Путин нарушил в Сочи режим строгой изоляции — президент Турции Реджеп Эрдоган. Устойчивые рабочие взаимоотношения лидеров двух стран кажутся противоестественными.

Фото: kremlin.ru

Закавказье, Сирия, Крым, Средняя Азия — на всех этих и других политических фронтах и декларируемые, и скрытые интересы Москвы и Анкары являются противоположными. Однако наличие огромного конфликтного потенциала заставляет сейчас традиционных исторических конкурентов относиться друг к другу с особой бережливостью и осторожностью. «Наши ведомства научились находить компромиссы, выгодные обеим странам» — заявил ВВП, приветствуя своего дорогого (во всех смыслах) гостя. Правильно, научились. Ведь единственной реальной альтернативой таким компромиссам является масштабное кровопролитие, не нужное ни России, ни Турции.

За считанные дни до прилета Эрдогана в Сочи президент Азербайджана Ильхам Алиев, обращаясь к нации, открыто угрожал соседнему государству. «Если мы увидим, что армянский фашизм поднимает голову, если увидим, что появляется новый источник опасности для нашего народа и государства, то без всяких колебаний еще раз разобьем голову армянскому фашизму. Пусть каждый знает это! Пусть никто не забывает, что символ войны и победы «Железный кулак» на месте!» Является ли это заявление столь популярной в восточных странах дежурной риторикой или серьезным предупреждением о реальных намерениях Баку устроить Армении в обозримой перспективе еще одну военную «шоковую терапию»? В первую очередь это зависит от взаимоотношений лидеров России и Турции.

Исчерпывающая история прошлогодней карабахской войны еще не написана — и вряд ли будет написана до тех пор, пока у власти в Москве, Анкаре и Баку находятся нынешние лидеры. Но, когда историки будущего смогут ознакомиться с неформальными воспоминаниями чиновников, политиков и военных, которые находились в гуще событий, скорее всего, они обнаружат следующую картину: победоносный альянс Азербайджана и Турции остановился в Карабахе ровно на той границе, за которую Москва вежливо, но твердо попросила не заходить.

Анализируя на днях новую расстановку сил в регионе, директор Центра анализа стратегий и технологий Руслан Пухов сделал вот какое внешне обидное для Москвы наблюдение: «С углубляющимся необратимым распадом постсоветского пространства как постимперской общности Закавказье, все дальше отходя от России, постепенно примыкает к Ближневосточному региону, становясь в перспективе его частью». Согласен. Но верно и другое. Россия все глубже проникает на Ближний Восток и в Африку. Для Кремля речь идет, с одной стороны, о сбрасывании с себя ненужной ответственности, об отказе от заведомо обреченных на провал попыток контролировать в этой части бывшего СССР все и всех, а, с другой, о способности России проецировать силу в тех сферах и странах, которые она считает интересными и перспективными для себя.

Это создает совершенно новую и непривычную динамику российско-турецких отношений. Риск никуда не ушел. Если бы в прошлом году в Баку и Анкаре не услышали «пожелания» Москвы «дальше, пожалуйста, не надо!», у России не осталось бы иного выхода, кроме как, если использовать терминологию Ильхама Алиева, ввести в действие свой собственный «железный кулак». Никуда не исчезла и вероятность предательства (или, выражаясь более дипломатично, нарушения достигнутых договоренностей) с турецкой стороны. Эрдоган последовательно ведет себя как «классический Изяслав» из известного анекдота. Когда ему выгодно одно, он «Изя» — полноправный член НАТО и «союза западных демократий», не признающих «агрессивных действий авторитарной России». Когда ему выгодно другое, он «Слава» — гордый лидер совершенно независимой страны, которая отвергает любые попытки диктата со стороны США.

Но при всем при этом в российско-турецких отношениях образовалась постоянно меняющая свои очертания зона возможностей. Возьмем, например, взаимодействие/противодействие Москвы и Анкары в Сирии. Это уже давно не привычная для нас борьба за то, «кто главнее». Это гораздо более тонкая позиционная игра, нюансы которой способны «заклинить» мозги неспециалистов. Если все несколько упростить, то изменение позиции Эрдогана по отношению к дружественному Москве президенту Асаду обменивается на ослабление вооруженного давления на союзные Турции вооруженные группировки в районе Идлиба. Что это за Идлиб, с чем его едят, и какую роль во всем этом играют сирийские курды, которых президент Эрдоган жаждет немного (или очень даже много) придушить — дело, по большому счету, десятое. Главное состоит в том, что в новой реальности российско-турецких отношений выигрыш Москвы совсем не обязательно означает проигрыш Анкары и наоборот.

Звучит настолько благостно, что даже как-то не верится? Правильно не верится. Никакого российско-турецкого благолепия нет, не будет и быть не может. Вместо благолепия есть российско-турецкий политический покер, открывающий перед каждым своим участником перспективу серьезно выиграть или серьезно проиграть. А еще можно говорить о полном исчерпании той инерции отношений Москвы и Анкары, которая была запущена на излете Второй мировой войны. Начиная с марта 1945 года Сталин последовательно наращивал давление на Турцию, выдвигая ей и претензии территориального характера, и требования разделить с СССР контроль над стратегически важными черноморскими проливами. Сначала турки заметались и были даже готовы в чем-то уступить Москве, но потом почуяли, куда ветер дует, и на многие десятилетия спрятались под американским зонтиком.

Теперь, как уже сказано выше, этот зонтик используется не на постоянной основе, а только в случае острой необходимости. Прогресс однако — или, вернее, то, что сходит за прогресс в российско-турецких отношениях.

Истoчник: Mk.ru