Людмила Нарусова: «Наш проект закона о пытках вызвал сопротивление в силовых структурах»

На прошлой неделе Госдума единогласно приняла в первом чтении законопроект Крашенинникова-Клишаса об ужесточении уголовного наказания за пытки. Но многие правозащитники, в том числе обозреватель «МК» член СПЧ при президенте РФ Ева Меркачева, которая давно занимается этой темой, считают его половинчатым и неспособным решить проблему. В то же время намного более радикальный законопроект, подготовленный группой сенатора Людмилы Нарусовой, даже не может быть внесен в Госдуму, так как на него еще не получены обязательные отзывы правительства и Верховного суда.

Фото: сайт Совета Федерации

Из досье «МК»:  Одной из первых проблему пыток в российских тюрьмах и колониях на федеральном уровне подняла обозреватель «МК», член Совета по правам человека при президенте, член ОНК Ева Меркачева. Ева посвятила этой теме множество публикаций, а 19 декабря на встрече Владимира Путина с членами СПЧ представила доклад и обратилась к президенту с просьбой поддержать инициативу о внесении в УК отдельной статьи «пытки» и дать ряд поручений, чтобы появилась возможность исправить вопиющую ситуацию.   

— Людмила Борисовна, я видела фильм вашей дочери «Иркутский хоррор: тюремный беспредел» о пытках в тюрьмах…

— Могу сказать, что во многих жизненных вопросах я с дочерью не согласна, но вот в этой теме мы абсолютные единомышленники. Ее интерес к этой проблеме начался с того, что она первая из журналистов поехала во Францию и встретилась с Сергеем Савельевым, тем самым бывшим заключенным, отбывавшим наказание в Саратовской ОТБ-1 и передавшим основателю сайта Gulagu.net тот самый архив с пытками заключенных.

Из этой поездки Ксения вернулась совершенно потрясенная и сказала, что этой темой срочно нужно заниматься. Это соответствовало и моим намерениям, потому что я с этой ситуацией впервые столкнулась два года назад. Так как я являюсь сенатором от Тувы, ко мне обратилась тувинка с просьбой помочь ее брату, отбывавшему наказание в Иркутской колонии, попасть в городскую больницу. Выбивая признательные показания, его насиловали кипятильником, который из-за перебоев с электричеством разорвался. Они с сестрой из детдома, и у них не было возможности даже пригласить адвоката. Я за свои средства нашла адвоката, и нам удалось поместить потерпевшего в больницу, но, к несчастью, парень остался инвалидом.

С тех пор я стала узнавать, будут ли найдены виновники этого страшного преступления. И выяснилось, что найти виновника даже в том случае, если жертва может его опознать, невозможно.

Колония — это государство в государстве. Внутренние регламенты колонии выше, чем федеральные законы. Напомню, что 21-я статья Конституции РФ запрещает пытки, но, тем не менее, этот «пыточный конвейер» процветает во многих колониях.

Впоследствии ко мне по «сарафанному радио» посыпались обращения практически из всех колоний страны с ужасающими фактами. Из Ярославля, Саратова, Волгограда, Красноярска. На заседании Совета Федерации я выступила с инициативой, и мы создали рабочую группу по подготовке закона по противодействию пыткам, а Валентина Ивановна Матвиенко нас поддержала. Благодаря правозащитникам за два года мы проследили всю цепочку этого «пыточного конвейера», с чего это начинается и где в нашем законодательстве есть «дыры», пользуясь которыми МВД и учреждения ФСИН занимаются пытками как наиболее простым методом добычи доказательств и признаний.

— Сейчас в Государственную думу внесен законопроект Павла Крашенинникова—Андрея Клишаса об ужесточении уголовного наказания за пытки и ваш. В чем между ними принципиальные различия?

— Внесенный законопроект правозащитники не зря называют «беззубым». (Об этом читайте в материале Евы Меркачевой «Пытки в России решили лечить гомеопатией: законопроект оказался пустым» —  «МК»). Дело в том, что, если не признать показания под пыткой недопустимым доказательством, пытки все равно сохранятся. Нужно сделать так, чтобы пытка была бессмысленна, а для этого способ только один. Тот, который предложила наша рабочая группа.

К сожалению, сегодня активно живет идея сталинского прокурора Вышинского о том, что «признание — царица доказательств». Вместо того чтобы собирать доказательства, укреплять доказательную базу, гораздо проще под пытками заставить человека признаться.

Если в суде подсудимый говорит, что его признания были получены под пытками, то судья отдает предпочтение признательным показаниям на следствии, а не в суде. Увы, судебное расследование на сегодняшний день практически сведено на нет, и судьи обычно доверяют следователям. А что могут творить некоторые следователи для отчетности и статистики, мы уже знаем.

У нас до сих пор в законе в перечне недопустимых доказательств не прописано слово «пытка». Его подменяют любыми другими синонимами, такими, как истязание, превышение должностных полномочий и так далее. Оно и понятно, ведь это слово звучит дико, тем более в XXI веке. Но такие подмены недопустимы.

Еще в 1984 году была подписана международная конвенция против пыток. Только сейчас определение понятия пыток будет в нашем законодательстве. Более того, по действующему УПК судьям запрещено говорить присяжным заседателям, которые должны вынести вердикт, что от подсудимого было заявление о пытках. Что тоже мешает объективному вынесению вердикта.

Мы считаем, что это надо изменить, именно поэтому наш проект закона вызывает такое сопротивление в силовых структурах, ведь получается, что мы хотим лишить их главного инструментария работы.

Также мы вносим новации во внутренние законы и регламенты ФСИН, которые способствовали бы искоренению пыток. Например, парень из Тувы говорил, что его пытал сокамерник, и он мог бы его опознать. Адвокат сделал запрос на получение списка фамилий заключенных, сидящих в день преступления в камере с потерпевшим. Получить он этот список так и не смог, ведь по нашему законодательству эта информация считается гостайной. Получается, что с момента написания заявления потерпевшим садиста могли перевести в другую камеру или колонию, и следы теряются.

Чтобы это искоренить, мы и вносим изменения в том числе и в законы содержания заключенных под стражей. Против этого активно выступает ФСИН. В основном пытают так называемые активисты, которые за УДО или бутылку водки готовы заниматься садистскими деяниями. Более того, мы стараемся внести в закон и трехдневное медицинское освидетельствование независимым медицинским экспертом. Потому что у штатных врачей начальство и есть руководство колонии, и объективного заключения от них ждать очень трудно. Вот такие далеко не полные меры мы предлагаем и считаем, что просто ужесточением наказания ничего не решить и только комплексные меры помогут остановить то зло, которое сейчас происходит в СИЗО и колониях.

— Задам немного наивный вопрос. На одежду сотрудников прикреплены видеорегистраторы, так почему нельзя получить записанные видео?

— Они не работают. Мы год мониторили множество ситуаций с применением пыток. Приведу еще один страшный пример. Матери, чей сын отбывал наказание в Волгоградской колонии, сообщили, что он совершил самоубийство. Она приехала за телом и увидела, что оно изуродовано. Синие пятна, разорванный рот и множество других повреждений. Сразу же возник вопрос, как он мог покончить с собой, ведь маловероятно, что он и ходить-то мог в таком состоянии?

Стали разбираться. Я написала заместителю генерального прокурора Николаю Винниченко. Пришел ответ, что видеокамера там не работала, тут сотрудник ничего не видел и так далее. Стало ясно, как скрывают преступления в местах лишения свободы. При том законе, какой у нас сейчас действует, концов не найти.

— Рассчитываете ли вы, что Госдума положительно отнесется к вашему законопроекту?

— Я надеюсь, что главная партия страны примет правильное решение, чтобы реально искоренить эту проблему.

Истoчник: Mk.ru