В правильном ли направлении течет жизнь?

Как живем… Что себе позволяем… Непреодолимо хочется взбунтоваться и, избывая негодование, сделаться слоном в посудной лавке — крушить, топтать, ломать изысканно хрупкий ажурный фарфор и грубовато сработанную благостно-целостную глиняную утварь. Отбушевав, опять превратиться в сонную муху (окаменевший от страха продавец ожил и сообразил, что имеет дело с ненадолго возбухшим насекомым), тихо выползти на улицу и чинно, паинькой, следовать — на работу, в поликлинику, отделение полиции, где не разбушуешься. Иначе припомнят сервизные черепки и расколошмаченные хрустальные вазы!

Фото: Алексей Меринов

Смена вывески

Ударила блажь: переименовать милицию в полицию. Бешеные деньги бросили на показуху, шумиху, формальную необязательность. Громадные организационные усилия — ради чего? Вхолостую…

Неужели изначально не отдавали отчета: смена вывески ничего не даст, не изменит. Но молчали, никто не возразил. Почему? Потому что наплевать? Или любопытно было посмотреть, как бросятся исполнять? Или хотели, чтобы дурь приказавшего проявилась рельефнее?

А то, что вверглись в очередной виток идиотизма и пустых трат, транжирства, переливания из пустого в порожнее, никого не тронуло.

Последний пароход

Страна такая, менталитет такой. Сперва равнодушно (или заинтересованно?) наблюдать, как два ублюдка волокут сопротивляющуюся девочку по людной улице — не в сарай на отшибе, а в общежитие, надо думать, тоже не пустынное, потом, когда ее найдут убитой и изнасилованной, устроить народный сход и возмущаться, негодовать, жаждать и требовать расправы над преступниками.

Одно не вытекает из другого, последующее не вяжется с предыдущим, это и есть Россия. Спокойная, если не взбулгачить, не довести до крайности. Спохватывающаяся, когда ничего не изменить. А крайность — или, иначе говоря, момент истины, миг истаивающей возможности очнуться — отваливает от сходней, будто последний спасительный уплывающий из Крыма в Константинополь пароход. И уж тут, когда итоговый шанс собственного выживания поставлен на карту, ради личного выкарабкивания, затаптывают женщин и бьют по пальцам прицепившихся к сходням детей, чтоб балластом не висли на отваливающем в неизвестность судне.

Простенькая история

Эпизод с убитой изнасилованной девочкой при всей его одиозности экстраординарен, а сглаженных, привычно драматичных, не столь (вроде бы) вопиющих, подобных ему — пруд пруди. Притерпелись, не обращаем внимания.

Смекалистый середнячок выкупил в период приватизации маленькую типографию, разваленную и запущенную, привел в порядок, отладил, штамповал мелкие заказы — визитки, пригласительные билеты, рекламные проспекты… Ему приставили пистолет к виску и велели отписать типографию бандитам.

Таких обыденных примеров не счесть. Не только с маленькими типографиями, но и с большими заводами. Смельчаков, которые, не ожидая подмоги государства, борются за свое имущество, свои попранные права и отстреливаются от рейдеров, судят как зачинщиков, виновников и нарушителей спокойствия.

Отдельные полиционеры и вся переименованная полицией милиция не вмешивается, предпочитает курировать мирные демонстрации.

Подвиг

Глава МЧС бросился в воду и убился, спасая неуклюжего режиссера. Обыденно совершил неординарный подвиг. Многие ли министры и рядовые граждане жертвуют собой ради ближнего?

Не всколыхнуло. Похороны прошли под сурдинку незаметно.

Подвиг — отрицание пошлой, подлой ползучей трусости, шкурности, приспособленчества, самоуспокоенности.

Согласно статистике, подвиги единичны. (Что объяснимо.) А согласно закону диалектики, рано или поздно наступает период отрицания подвига — то есть отрицание отрицания усредниловки и усредненности и возврат к приземленному самосохранению, к торжеству незыблемой нечленораздельной выгадывающей одинаковости.

Такое нынче время: никого ничем не проймешь, не прошибешь, не разбередишь. Хоть подвиг, хоть подлость, хоть благость, хоть спекуляция. Однородно для восприятия. Что ни происходит — по барабану.

Всемирное бедствие пандемии — прокатилось катком, уничтожая и плюща, — и не задело, просквозило по касательной. Напялили маски — и сняли маски. Вот весь извлеченный урок.

Космос из романтической мечты о возрождении двуногой породы на новых пространствах превратился в опошленное политиканством и обслюнявленное бизнес-проектами рекламное шоу. Панацея бегства с опоганенной планеты опять-таки никого всерьез не заботит.

Если и способно что-либо впечатлить бесстрастных, лениво внимающих оракулам граждан, то подмигивание египетского сфинкса, сия чудесная метаморфоза посреди недвижных величественных пирамид выступила подтверждением и гарантом неколебимости бюргерских статусов и ценностных маркеров (в отличие от незаинтересованности никчемными судьбами своих же современников): красноречивое свидетельство наплевательства на все, кроме фуфловых сенсаций!

Возможно, объяснение в том, что никто ничего наверняка не знает и ни в чем стопроцентно не убежден. Любой, кто говорит твердым тоном и наделен гонором, оказывается «Данко» с якобы вырванным из своей груди полыхающим сердцем. Будь распоследним актеришкой и ничтожеством, но коль присвоил титул и полномочия всесведущего, остальные станут внимать, разинув рот, и пойдут за оратором невменяемой толпой в указанном направлении. Базланить такой лидер может о чем угодно — о том, что есть нации более продвинутые и менее способные (а то и преступные), о том, что каши (гречневая и пшенная) разрушают желудок, о том, что жить стало лучше и веселее, или о том, что бедность настала потому, что враги окружили со всех сторон и внедрились в наши дома и семьи. Слепые и глухие не отличат чушь от еще большей чуши.

Попраны, поколеблены основы и устои, нарушены краеугольные заповеди (ведь Бога нет, исходя из того, что можно молиться за царя Ирода). В зыбком шатающемся мареве не видно ни зги (и давно забыто, что такое «зга» — что-то из извозчичьего лексикона), она бы выступила в роли соломинки, за которую можно ухватиться, но хватаются за кошелек, деньги — единственный спасательный круг, могущий удержать на поверхности. Убеждения, принципы, законность — не держат.

Негромкое самопожертвование

Реально ли отползание от черты катастрофы? Кажется: не подступиться к преобразованию разливанного безразличного согласия со всем и на все — в точечную инициативность. Да и возможно ли возвращение к мотивированности слов и поступков — среди повальной дезориентированности?

Быть может, для начала создать группу — не клуб, такое название излишне легкомысленно, и не гражданское движение — данная акция, напротив, обязывает к громогласности — а вот именно объединение единомышленников Яноша Корчака и Павла Флоренского?

Напомню: священник Флоренский предпочел гибельный расстрел отбытию из сталинского лагеря за границу (ему предлагали спастись), а педагог Корчак шагнул в концлагерную камеру смерти вместе со своими питомцами, учениками, хотя гитлеровцы его к этому не понуждали. То был личный выбор этих, несомненно, выдающихся праведников.

Не сыскать среди ныне здравствующих идолов незыблемого кумира, которому мы доверяли бы безгранично. А сплочение (никого ни к чему, не призывая и не понуждая) вокруг памяти о негромком самопожертвовании (могшем остаться вовсе безвестным) Корчака и Флоренского — безусловно необходимых сегодня камертонов (термин «авторитеты» уж очень скомпрометирован) — позволит произвести отделение плодородных зерен от плевел и определить: кто какой позиции, каких воззрений придерживается.

Почему надо ломиться в открытую дверь

Надо ли ломиться в открытую дверь? Говорить, что черное — это черное, а белое — белое? Что жить пристало по совести, а не кто во что горазд, защищать слабых, не поддаваться нажиму сильных, не лгать, не юлить, не хапужничать…

Почему надо обо всем этом постоянно и надоедливо твердить, хотя постулаты известны, а проповедничество выглядит смешным?

Потому что — если не вдалбливать общеизвестное, захлопнется возможность докричаться — щелочка и без того минимальна. И уж тогда, чтобы вновь ее размуровать, потребуются нечеловеческие усилия. А человеческие уже и сегодня на исходе.

Истoчник: Mk.ru