Человек или порядок: главный русский вопрос 200 лет назад

Эрфуртская встреча 1808 года с Наполеоном — опаснейший момент царствования Александра I. Всерьез прикидывали вероятность, что царь будет схвачен, арестован: недавнее свидание испанских Бурбонов с Наполеоном закончилось именно так. (Тильзитская встреча проходила на нейтральной территории — знаменитом плоту, посреди реки, разделявшей армии). Свиту Александра составили два статс-секретаря, камергер князь Александр Голицын и Михаил Сперанский, называемый в то время вторым лицом в государстве: тянул воз практической работы, реформ Александра. Проехали Европу — и обратно. Поглядели из окошка одной кареты. Возвратившись, царь спросил: «Ну, Михал Михалыч, и как тебе Европа в сравнении с Отечеством?»

Дилемма, однако. Ответить так: выйдет, ты не патриот. Ответить сяк: неискренен с царем…

Похоже, именно честность, глубина тогдашнего отзыва дала Сперанскому запас монаршего доверия, уважения, так что, пройдя сквозь все интриги и опалы, он, внук захолустного дьячка, в окружении князей, графов еще и через 25 лет, при Николае, заседал в Государственном совете, генерал-губернаторствовал, возглавлял суд над декабристами.

— Ваше величество, — ответил Сперанский, — у них законы лучше, а у нас люди лучше.

Произнося слово «законы», Сперанский имел в виду не конкретные тома кодексов на полках, а шире: «порядки». Высказал некую истину, парящую над Россией превыше законов… И я не то что подправлю — продолжу, разовью формулировку Сперанского:

При хороших законах (порядках) — могут жить… и плохие люди.

У нас могут (вы)жить хорошие, стойкие люди.

Я не утверждаю, что там люди хуже наших. Следствие сей «теоремы»: выживание там (в Европе), глобально-статистически, еще не доказательство хороших человеческих качеств. «Там» людей поддерживает еще и заведенный Порядок, Закон. Собственно, их законодатели, политики и стремились к организации жизни, независимой от разных эфемерностей, вроде качеств и порывов души. Закон должен направлять, поддерживать людей.

У нас же, наоборот, люди должны как-то поддерживать Закон, Порядок… то, что при случае самих их вряд ли поддержит!

Согласитесь, при прочих равных оставаться патриотом в окружении несовершенств, несправедливостей требует больших духовных усилий, чем… Так мы с другого бока подойдем к знаменитому выводу Бурхарда Миниха. Послужив 30 лет России, много чего построив, повоевав, выдающийся воин, инженер решил: «Россия, вероятно, управляется самим Всевышним, иначе вообще непонятно, как она существует».

Подобно «теореме Сперанского» продолжим и Миниха. А как Всевышний может влиять, управлять, кроме как через души людей? Грандиозные чудеса вроде остановки Солнца на время битвы, Казней египетских, прокладки дороги сквозь море остались в Ветхом Завете.

Отсюда знаменитая «русская жертвенность», общая вера в то, что где-то, когда-то все равно разберутся: кто поддерживал по мере сил, а кто лишь приваливался, прислонялся к России.

Повторю: эти выводы, вероятно, справедливы статистически, «на больших числах». Абстракция, возможно, не вдохновляет (трудно полюбить вероятностную величину), но тот же Эрфурт-1808, по принципу классицизма, «единство места, действия», дал пример и вполне конкретного человека.

Вторым в свите был князь Александр Николаевич Голицын: обер-прокурор Синода и друг детства императора. Его поддержка была весьма важна. Эрфурт даже в тотально раболепной Европе особый пункт. Наполеон сделал его местом сборов покорных монархов, их войск: именно отсюда в 1812 году они послушно двинулись на Россию. И кроме пленения, как Бурбонов, был риск публичного унижения. Пруссаки на эрфуртском саммите получили этого сполна. Наполеон «в рамках культурной программы» приказал на поле Йена-Ауэрштедской битвы, где он два года назад разгромил прусскую армию, устроить охоту на… зайцев! Плюс живописные рассказы, тоже публичные, как его, триумфатора, оставили тет-а-тет с красавицей прусской королевой Луизой: «Задержись я подольше, пришлось бы прибавить Пруссии пару клочков земли».

Но дипломатические способности царя, поддержка друга Голицына позволили им выдержать долгий эрфуртский саммит 17 сентября — 14 октября 1808 года без больших потерь. Более того, глава наполеоновского мида Талейран именно тогда стал тайным агентом России (как он объяснял: «Перестал верить в наполеоновскую сказку»).

В древнем роду Голицыных, давшем России воевод, лихих генералов, фельдмаршалов, князь Александр был не то что исключением, но… Увидев в нем духовно-созерцательный, мирный характер, царь и назначил его главой Синода.

Тут признаюсь: я автор двух книг, сотни статей о Голицыных, имею честь дружить с нынешними представителями этого неиссякаемого рода, получать для работы их фамильные архивы. Записки князя Александра Николаевича мне кажутся подходящей, красивой картинкой по теме соотношения нас и европейцев.

На спектакле «Смерть Цезаря» маршал Ланн, рассаживая публику, предложил князю Голицыну место среди германских владетельных князей. «Владетельный» означает, что это суверен собственного, пусть небольшого княжества. Князь Александр объяснил: хотя его титул «князь» переводится на французский и английский — prince, а на немецкий — Fürst, то есть тоже «принц», он все же князь не владетельный…

Но Ланн, вежливо настояв, разместил князя Голицына среди суверенов. Самый лихой вояка из наполеоновских маршалов вошел в историю фразой: «Если гусар жив до тридцати лет, это дрянь, а не гусар!» — и погиб через год, в битве при Асперне, немного пережив категорично отмеренный рубеж.

Велика тайна зарождения человеческой симпатии: что-то увиденное, угаданное в другом человеке вдруг приостанавливает поток механического следования правилам. И лихого рубаку Ланна заинтересовал не кто-то из коллег-полководцев, а «духовный министр» князь Голицын. Вообразим, хотя бы попробуем: играют «Смерть Цезаря», по сути антимонархическую пьесу Вольтера — выбор Наполеона, привезшего в Эрфурт «Комеди Франсэз» в лучшем составе: Шарлотта Тальма, знаменитый Франсуа-Жозеф Тальма, вдобавок внешне потрясающе схожий с Наполеоном. В зале евромонархи, на сцене убивают Цезаря (от имени которого, кстати, немецкий «кайзер», русский «царь»). Абсурд, невиданное напряжение. Шарлотта Тальма в обмороке.

Маршал Ланн, подсев к князю Голицыну, рассказывает, жалуясь, всю свою жизнь. А сосед слева в «монархическом партере» неожиданно интересуется: «А вы случайно не родственник Николаю Сергеевичу Голицыну?» — «Сын».

Оказалось: внук Бирона. Того самого, при Анне жестоко репрессировавшего Голицыных. После чреды переворотов Биронов из Сибири перевели в Ярославль, где всесильный князь Николай Голицын, ранее немало пострадавший от их деда, запомнился ссыльному семейству невероятно великодушным обращением. И вот внук «великого и ужасного Бирона» радостно приветствует сына жертвы.

Участник тесных дружеских ужинов (Наполеон, Талейран, царь), князь Голицын оставил интереснейшие воспоминания. Наполеон хвалил Петра за упразднение патриаршества: «Все бури были бессильны подчинить духовенство Франции правительству». На сию двусмысленную похвалу князь возразил: «Святая была уверенность народа, что целию всех действий Петра было общее благо, что одушевляло твердую волю, сосредоточенную в одном лице гениальном».

Наполеон (со вздохом): «История расточала название великого многим, но Петр, вопреки частому искажению той же истории, принадлежит, по моему мнению, к числу немногих истинно достойных сего названия».

Неуязвимый для интриг друг царя князь Голицын, однако, более многих претерпел от сплетников, затем «мемуаристов». Для либералов он, министр народного просвещения, «главный реакционер». А возглавив Русское Библейское общество, он решился на дело, сравнимое по риску с эрфуртским визитом царя: впервые перевел, издал на русском языке Библию. 800 лет в России — только церковнославянская версия. Отныне для консерваторов Голицын «космополит, агент протестантов». Эхо тех обвинений звучит и сегодня: «называл церковнославянский невразумительным наречием». Но один из 400 000 экземпляров голицынского Евангелия спас на каторге и сотворил, по собственному его признанию, писателя Достоевского.

«Добродушие Голицына» попало даже в энциклопедию(!) Брокгауза–Ефрона. Гляньте: невероятный термин для энциклопедической статьи, но, возможно, еще и конкретизация того общестатистического тезиса, сделанного его коллегой по Эрфурту Михаилом Сперанским.

Люди у нас хорошие.

Истoчник: Mk.ru